18 февраля, 2018 
adminGWP фoтo: Свeтлaнa Xoxрякoвa
Милaн Мaрич, сыгрaвший Сeргeя Дoвлaтoвa в нoвoм фильмe Aлeксeя Гeрмaнa.
Дoвлaтoв у Гeрмaнa – нeкий лиричeский гeрoй, свoeгo рода фантазия на тему, каким бы он мог быть в 1971 году. Семья реального Довлатова его таким приняла, прошла совместный с киногруппой путь от начала до конца. Герман исходил из того, что Довлатов должен быть равен зрителям. Он не проповедует, не поучает, а сидит с нами за столом, немного выпивает, рассказывает что-то смешное, в общем, товарищ и собеседник. «В русской литературе Довлатов — один из немногих открытых и доступных авторов. Есть знаменитая фраза «Поэт в России больше, чем поэт». Так вот Довлатов не был больше, чем поэт. Он был просто поэт» — говорит Герман. Он вспоминает забавную историю о том, как шла подготовка к картине, и нужно было убедить Фонд кино и Министерство культуры в том, что Довлатов нам нужен (нонсенс, но это так). Провели опрос жителей Петербурга. Съемочная группа зашла в кафе и поинтересовалась у бармена: «Любите ли вы Довлатова?». Тот повел оператора в туалет, снял брюки и … продемонстрировал татуировку на всю ногу — цветного, потрясающе мужественного и эротичного Довлатова. Вот вам и народная любовь, а также необычный рецепт получения средств от Фонда кино.
Довлатов родился в 1941-ом, в 1978-ом эмигрировал. Мы же становимся свидетелями нескольких дней из его ленинградской жизни. Ему – 30 лет. На дворе -1971 год. Бродский вот-вот покинет СССР, чтобы уже никогда не вернуться в свой город родной. Зима. А может быть, стылая осень. Во всяком случае, дочка Довлатова варежки не надевает, они свисают на резинке из рукавов. Ее отец без головного убора, и не он один, хотя зимы в Ленинграде в те годы стояли суровые. Он пытается раздобыть для девочки куклу, но где ее достать в стране пустых прилавков. Хорошо хоть были отважные финские девушки, снабжавшие запретным товаром жителей СССР (одну из них сыграла дочь Кирси Тиккилайнен, недолго руководившей Московским кинофестивалем).
Довлатов трудится в заводской газете, пытается делать производственные репортажи, портреты рабочих. Получается плохо. Его прозу не печатают, в Союз писателей не принимают, и в семье — разлад. В главной роли снялся 36-летний сербский актер Милан Марич, приехавший в Берлин представлять картину. Помимо профессиональных актеров задействованы и непрофессионалы, актеры из России и Польши. Герман слишком увлекся поискам нестандартных лиц, как коллекционер, и в этом смысле продолжил традиции своего отца. Женщины у него особенные, в основном, не очень красивые. Лучшие актерские работы у тех, к кому мы давно привыкли и порой ничего уже не ждем. Друга Довлатова, художника и спекулянта, снабжающего ленинградцев колготками и прочим дефицитом, сыграл Данила Козловский. Он — прекрасный актер, которого наше кино нещадно эксплуатирует, навязывая однотипно чужие и плоские роли. Тут он сыграл не гламурное нечто, не супергероя, а нормального и живого человека своей эпохи. Светлана Ходченкова снялась в небольшой, но выразительной роли былой возлюбленной Довлатова. Сделала это лаконично и сдержанно. Елена Лядова вписалась в унылый редакционный пейзаж 70-х, оживила его искренностью и какой-то вселенской усталостью. Антон Шагин нервно сыграл рабочего и поэта, утраченный типаж советских времен. Артуру Бесчастному в роли Иосифа Бродского было сложнее других. Если о Довлатове у многих туманное представление, то про лауреата Нобелевской премии каждый у нас знает что-то свое. У Германа он не выглядит карикатурно нелепым, и это уже хорошо. В роли жены Довлатова Елены — выразительная польская актриса Хелена Суецка, опять-таки с нестандартной красотой.
Актеров искали долго, мучительно, по принципу: чтобы люди были приличные и яркие личности. Особенно трудно было с Довлатовым. Нужен был обаятельный, ранимый человек, с ярким мужским началом, так, чтобы девушки в него влюблялись. Ничего подобного в пределах отечества не нашлось. Пришлось бороздить просторы СНГ и дальнего зарубежья. Кастинг проводился и в Армении, поскольку Довлатов — наполовину армянин и еврей. В итоге двоих актеров нашли в Сербии. Они прекрасно прочитали Чехова, приглашены на пробы в Россию. Но один сломал ногу и не приехал. Второй приехал и сыграл Довлатова. Алексей Герман вспоминает, что когда Милан Марич вошел, сразу стало ясно, что это Довлатов. Разве что слишком худой. Была еще одна проблема: Милан не говорил по-русски. Его поселили в Петербурге, чтобы надышался воздухом города, уловил его печаль, а заодно набрал веса. Говорят, что теперь Милан на пельмени смотреть не может.
В Берлине Алексея Германа завалили вопросами о современной России.
«Есть представление о России, что там ужас-ужас, как в Северной Корее, — ответил он. — Мой отец Алексей Герман страдал. Один из его фильмов пролежал под запретом несколько лет. Он прятал фильмокопию своей картины под кроватью, чтобы ее не уничтожили. Помню многих людей, которым не давали работать, потому что они евреи. Сейчас в России нет антисемитизма. Но меня беспокоит судьба Кирилла Серебренникова. Я являюсь его поручителем в суде. Но Россия – не Советский Союз. У нас нет такой цензуры, как во времена СССР. Иначе не было бы такого фильма, и мы бы с вами не встретились. Нас никто не цензурировал. Во всяком случае, пока. Никто даже не запрашивал наш фильм. Но есть категория людей крайне правых взглядов, реакционеров, которые пытаются художникам навязать свой взгляд на мир, хотят управлять искусством. И таких людей становится все больше. Пока они не победили, но могут.
Наш фильм о том, что нельзя губить судьбы, не давать художнику возможности быть художником. Бродский и Довлатов не были диссидентами. Они просто хотели работать, а их выгнали из страны. А сейчас им ставят памятники. Я восхищаюсь тем временем и людьми, их смелостью и преданностью профессии. Я не такой. Я бы испугался, если бы у меня было 15 судов. Это был последний великий всплеск в российском искусстве.
Запад мало понимает Россию и наше устройство. Русские не очень понимают Запад. У нас много клише. Мы плохо знаем и отдаляемся друг от друга. Когда-нибудь это может закончиться войной.
Мы стараемся сохранять себя, хотя это все тяжелее с каждым годом. Везде цензура денег. У нас есть люди, которые хотят, чтобы искусство было прекрасным, веселым, позитивным. Мне эти люди не нравятся. Наши талантливые режиссеры часто вынуждены снимать коммерческие проекты среднего качества, потому что им нечего есть и надо кормить детей. Это трагедия. Продюсеры предлагают только фильмы про вампиров, а они любят Чехова, Шекспира и Джойса. Но так везде, наверное, происходит. Я этого не знаю, даже по-английски плохо говорю. Меня нет в социальных сетях. Я – идиот. Простите. Как же было сложно продюсерам искать деньги на фильм о писателе. Мы давно его задумали, и я не верил, что мы его сделаем. Без наших сербских и польских товарищей не было бы ничего.
В ответ на эту речь известный журналист с африканское радио заметил: «Мы понимаем Россию, изучали ее. Но мы не понимаем Путина».
Исполнитель роли Довлатова Милан Марич признался, что это его первая главная роль и первый международный проект: «Мы затрагиваем тонкие темы — свободы, любви, наличия и отсутствия возможностей, несбыточных желаний, борьба с самим с собой. Участие в этой картине — вызов для меня. Мне пришлось сыграть русского писателя, о котором я никогда не слышал. Не знал, в какую сторону идти. Я живу в Сербии. Это южная страна. У нас другой менталитет. Мне нужно было понять дух России, этой северной страны. Я ни слова не говорил по-русски до этого. Сценарий оказался непростым. Но мы проявили мужество. Я не знал, выдержу ли я, смогу ли до конца продержаться и очень верил Алексею. Я был чужой, иностранец, но мне помогали режиссер и российские актеры, благодаря им я не растерялся».
У приехавших на фестиваль Елены Лядовой и Данилы Козловского таких трудностей не было. Елене было любопытно погрузиться в мир Германа, «побыть в гостях в его кино». Данила вспоминал о совместной работе 13 лет назад. Теперь он, по его словам, смог стать проводником 70-х, того времени, которое знал в основном по книгам. Он попытался изгнать привычный современный тип, погрузившись в подлинно документальную среду.
Сценарий написан Алексеем Германом-младшим совместно с Юлией Тупикиной. Снимал картину польский оператор Лукаш Зал. Художником-постановщиком стала жена режиссера Елена Окопная. Она же была и художником по костюмам, руководила сбором вещей и одежды, которые приносили жители Петербурга. В результате ее работы собраны две ценные коллекции – костюма и предметов быта советской эпохи. В скором времени их можно будет самостоятельно показывать. Елена Окопная вспоминает о том, как участники массовых сцен приносили фотографии, архивы, вещи. А кинематографисты документальную среду пытались превратить в живопись. Что-то группе удалось, а что-то нет. Так бывает в театре и кино, как бумага выглядит как шелк, а грубая ткань становится бархатом. Декорации построили в выселенных домах. Специально делались обои того времени, стелились полы, подбирались ткани. Денег на павильоны не было.
Покойная Светлана Кармалита – сценарист, редактор, мама Алексея Германа – хорошо знавшая советский Ленинград, его дух и быт, помогала советами. Еще на стадии режиссерского сценария она спросила у сына: «Почему кухни нет? Мы все собирались на кухне». Так появилась в фильме кухня. Многое слишком насыщенно, так что иногда кухня приобретает пародийный элемент.
Авторы фильма проделали большую исследовательскую работу. В картине прозвучат стихи Довлатова, о которых никто прежде не знал. Обнаружены и рассказы Бродского. О его прозе мало кто знает. «Мы видели записные книжки, где рукой Бродского записан, насколько я понимаю, телефон Довлатова» — вспоминает Алексей Герман.
Не только Довлатов, но и другой советский писатель Чингиз Айтматов вызвал интерес фестивальной публики. В программе «Форум» показали документальную картину, при этом поэтическую, отсылающую к советской прозе — «Джамиле» Чингиза Айтматова. Фильм так и называется «Джамиля», а снимала его режиссер Aminatou Echard из Марселя. На экране звучит киргизская, узбекская, русская, английская и французская речь. Перед нами — киргизские женщины разного возраста. Они словно сошли с полотен импрессионистов: от 55-летней матери семейства до современной школьницы, мечтающей путешествовать, учиться и познавать мир. Все они разговаривают с режиссером, находящемся за камерой — кто по-русски, кто по-английски, кто на родном языке. Учительница русского рассказывает о своей женской доле, положении женщины в семье и обществе, взаимоотношениях невестки и свекрови. Потом она поблагодарит режиссера за редкую возможность поговорить о важных и сокровенных вещах. Такое счастье выпадает редко. Каждая из героинь примеряет на себя поступок айтматовской. Джамили, которую почти ребенком выдали замуж. А она сбежала потом с любимым мужчиной. Могли бы они так поступить? Каждая из героинь, отвечает, что не смогла бы, но восхищается поступком Джамили. Редкий случай, когда литературный герой, а в данном случае – героиня, воспринимается так, будто живет рядом. Женщины рассказывают о собственной жизни, исходя от ее судьбы. Мы становимся свидетелями старинного обряда, когда лицо молоденькой девушки закрыто, и только близкие родственники могут подойти к ней, приподнять покрывало и поцеловать. Завтра ей быть чьей-то невестой, жить под гнетом свекрови. Кажется, ничего не меняется, а Киргизия воспринимается европейским зрителем, как какой-нибудь Мозамбик. По совпадению фильм «Наше безумие» показали сеансом раньше. Черно-белая стилизованная картина оказалась излишне красивой и псевдо многозначной. Она тоже о современной женщине Мозамбика – свободной и зависимой, и тоже произведена во Франции. Облупленные стены, госпиталя, пустые коридоры, мечты и реальность… Ничего общего с повседневностью. Поэтика на развалинах жизни.
.
Светлана ХОХРЯКОВА
Светлана Хохрякова
Опубликовано в рубрике